Трансмиссивные губчатые энцефалопатии (ТГЭ) являются нейродегенеративными заболеваниями со спонгиоформными изменениями в головном мозге и неизбежным летальным исходом. У людей выявляют болезнь Крейтцфельдта—Якоба (БКЯ), новый вариант БКЯ (нвБКЯ), синдром Герстманна—Штреусслера—Шейнкера, куру и летальную семейную бессонницу [28]. В Беларуси в середине 80-х годов выявлена эндемичная для республики нозоформа, сходная с прионной инфекцией, — амиотрофический лейкоспонгиоз (АЛ) [1—3]. У животных выделяют скрепи овец, губчатую энцефалопатию крупного рогатого скота (ГЭ КРС), хроническую изнуряющую болезнь (ХИБ) оленей, лосей и других парнокопытных [47, 50]. В результате дегенерации и вакуолизации нейронов серое вещество мозга приобретает губкообразную структуру. Заболевания характеризуются длительным инкубационным периодом: от нескольких месяцев до десятков лет. После проявления клинических неврологических симптомов (деменции, развития парезов и др.) летальный исход, как правило, наступает через несколько месяцев.

Вопрос о возможном заражении людей возбудителем ГЭ КРС начали обсуждать после появления в Великобритании в 1994 г. нетипичных случаев болезни Крейтцфельдта—Якоба (нвБКЯ) [66]. Предполагается, что прион мелкого рогатого скота — скрепи овец — преодолел межвидовой барьер и вызвал заболевания людей и животных. К концу 1995 г. было отмечено 13 случаев этого заболевания, которое развивалось у людей в возрасте 16—39 лет, летальный исход наступал через 14 месяцев. Средний возраст погибших составлял 29 лет. К настоящему времени получены убедительные доказательства того, что нвБКЯ вызывается возбудителем ГЭ КРС. В исследованиях на линейных и трансгенных мышах установлено, что инкубационный период и развивающаяся патология у мышей при введении им гомогенатов мозга людей, умерших от нвБКЯ, были аналогичны таковым при введении гомогенатов мозга животных (КРС), погибших от ГЭ. Согласно последним эпидемиологическим прогнозам, многие люди в странах Западной Европы уже инфицированы прионами через продукты питания, и болезнь прогрессирует среди населения (табл.1, см. бумажную версию журнала) [18, 19].

В середине 90-х годов отмечена вспышка заболеваний, обусловленных прионами. В последнее время заболеваемость пошла на убыль, однако количество инфицированных людей остается неизвестным как за рубежом, так и в нашей стране.

В Республике Беларусь исследования по проблеме прионных инфекций были начаты в НИИ эпидемиологии и микробиологии в середине 70-х годов. Наиболее интенсивное изучение проблемы проводилось с 1980 до 1992 г., когда осуществлялось целенаправленное государственное финансирование научно-исследовательской программы.

По нашим данным, эпидситуация по БКЯ в республике благоприятная и до настоящего времени остается неизменной. Заболеваемость не превышает 1 случая на 1 млн населения в год. Всего за период с 1980 по 1995 г. в НИИ ЭМ было верифицировано 9 случаев заболевания БКЯ и 26 случаев амиотрофического лейкоспонгиоза. Отмечены спорадические и семейные случаи. Соотношение городского и сельского населения — 1:1, мужчин и женщин — 0,9:1,1. Случаев ГЭ КРС и нвБКЯ в республике не зарегистрировано.

Однако ситуация в сопредельных странах требует широкомасштабных исследований всех подозрительных случаев (рекомендации Всемирной организации здравоохранения) [53].

Различают инфекционную, наследственную и спорадическую формы ТГЭ, или прионных болезней [50]. Первая форма, к которой относят ГЭ КРС, ХИБ и нвБКЯ, отличается коротким инкубационным периодом и наиболее опасна [48]. Показана экспериментальная передача данных болезней лабораторным животным, включая мышей, хомяков и приматов. Развитие болезни связывают с накоплением протеазорезистентного аномального белка, называемого прионовым протеином (PrP, или proteinatious infectious particles). Название «прионы» образовано транслитерацией начальных букв первых двух слов наименования возбудителя [46, 47, 49].

Прионы выделяют в отдельный новый класс инфекционных агентов, представляющих собой (в соответствии с так называемой «белковой» гипотезой) аномальную изоформу кодируемого клеткой хозяина белка PrP. До сих пор нет данных о роли нуклеиновых кислот в прионных инфекциях.

Нормальный прионовый белок — это гликопротеид, локализованный на клеточной поверхности и имеющий гликозилфосфатидилинозитольный «якорь». Белок обнаружен в составе большинства тканей, но наиболее выражена его экспрессия в клетках нервной системы. Хотя точная физиологическая функция прионового белка остается неизвестной, многие экспериментальные данные указывают на его непосредственную роль в инициации и патогенезе ТГЭ [60].

Накопление патогенной изоформы приона (PrPd, PrPSc (d–disease, болезнь; Sc—scrapie, скрепи)) характеризуется уменьшением содержания α-спиральных участков, увеличением структур так называемого β-складчатого слоя в молекуле белка и ростом резистентности к деградации протеиназой К в процессе репликации инфекционного агента [6, 13, 14]. Считается, что патогенный прион (PrPd) представлен аномальной конформацией обычного клеточного белка (PrPC М-33—35 kD) или фрагментом протеолиза данной изоформы — полипептидом с молекулярной массой 27—30 kD — PrP27—30 [49, 50]. Большинство экспериментальных данных свидетельствует о том, что формирование патогенного белка PrPd происходит из-за конформационного перехода нормального клеточного белка в изоформу с уменьшением α-спиралей молекулы c 42 до 30% (PrPd) и 21% (PrPSc). Содержание β-складчатых структур в этих двух аномальных формах патогенного приона увеличивается с 3 до 43% и 54% соответственно [50]. В бесклеточной системе продемонстрировано появление устойчивости к протеолизу изоформы прионового белка [34, 52], однако in vitro никому еще не удалось получить инфекционную форму PrPd из нормального клеточного или рекомбинантного белка. Предполагается, что конформационный переход нормального белка в патогенную форму обеспечивают неизвестные до сих пор ко-факторы, или помощники, аналогичные молекулярным шаперонам [21]. Механизм репликации прионов включает генерацию разрывов дисульфидных мостиков и множественную реорганизацию их в новых местах. Подобная деструктуризация молекулы белка считается необратимой. Прионы связываются с клеточной мембраной нейрональных клеток через так называемые клатриновые «ямки», и дальнейшая конверсия происходит в эндолизосомах или лизосомах. Полагают, что вновь образованные патогенные формы молекул PrPd посредством неизвестного механизма, используя молекулы-посредники клетки хозяина, преобразуют все большее количество нативных клеточных молекул PrP в аномальную форму, что аналогично цепной реакции расщепления атомного ядра. Накопление практически нерастворимой формы белка в клетках нейронов вызывает их вакуолизацию с последующей однозначной гибелью клеток.

Физиологическая роль нормального клеточного белка PrPС остается невыясненной. Он синтезируется во многих органах и тканях человека и животных, однако наибольшее его количество выявляют в центральной нервной системе, где он локализован, как рецептор, на внешней клеточной мембране. Полагают, что белок PrPС необходим для обеспечения работы синапсов. Имеются сообщения об его энзиматической активности, аналогичной ферменту супероксиддисмутазе, защищающей клетки от действия свободных радикалов. У мышей, лишенных гена прионового белка, нарушаются электрофизиология клеточной проводимости, циркадные (околосуточные) ритмы и сон, утрачиваются нейроны Пуркинье [62]. Полагают, что летальная семейная бессонница у человека обусловлена нарушением нормальной функции прионового белка.

Изучение естественного патогенеза скрепи овец и экспериментально зараженных прионами лабораторных животных позволило систематизировать инфекционность трансмиссивных губчатых энцефалопатий в различных тканях. Так, согласно классификации ВОЗ, инфекционность тканей и биологических жидкостей распределяется на четыре уровня (табл. 2, см. бумажную версию журнала).

Важно отметить, что именно эта группа биологических объектов представляет наибольшую опасность, поскольку является постоянной скрытой угрозой для здоровья человека (при переливании крови и трансплантации органов [10, 11, 16, 17, 20, 57, 58], использовании хирургических инструментов, косметических и лекарственных средств, употреблении продуктов питания и т.  д. [8, 9, 36]).

В случае губчатой энцефалопатии крупного рогатого скота, т. е. коровьего бешенства, уровни инфекционности оказались значительно ниже в периферических органах и тканях по сравнению с аналогичными данными скрепи овец, однако инфекционность тканей головного мозга соизмеримо высока. Долгое время при исследовании случаев реального (полевого) инфицирования коров не удавалось выявить патогенный прион ГЭ КРС в крови, костном мозге, гастроинтестинальном тракте, сердце, почках, печени, легких, лимфатических узлах, мышцах, гонадах, селезенке, коже, трахее и миндалинах [24]. Рядом исследователей продемонстрирована возможность передачи инфекционного приона «коровьего бешенства» через кровь от экспериментально зараженной ГЭ КРС овцы донору уже на стадии бессимптомного развития заболевания [12]. Эти исследования указывают на потенциальную возможность и риск заражения людей ГЭ КРС через мясопродукты и препараты из компонентов тканей инфицированного крупного рогатого скота.

С момента открытия ГЭ КРС в 1986 г. в Центральной ветеринарной лаборатории Вейбриджа (Великобритания) возрастало осознание опасности передачи заболевания людям через мясо и мясные продукты питания. ГЭ КРС имеет широкий спектр хозяев и, возможно, передалось домашним кошкам, другим кошачьим, жвачным, приматам в зоологических садах. Накопление аномальной формы приона (PrPd) показано для мулоподобного оленя, белохвостого оленя и оленя-вапити в некоторых регионах США [4, 7, 27, 41, 63, 67, 68]. По предварительным данным, вариант ГЭ КРС, называемый хронической изнуряющей болезнью оленей и лосей, выявляют в Европе, в странах Скандинавии (Scandinavian Waisomy Disease in Moos).

Таким образом, наравне с контролем заболеваемости на первое место по значению выходят чувствительные и быстрые методы диагностики ТГЭ человека и животных, позволяющие осуществлять мониторинг эпизоотической ситуации среди популяции людей, КРС и парнокопытных дикой природы. В некоторых странах обязательным мероприятием, утвержденным Европейским Союзом в январе 2001 г., является поголовное тестирование на ГЭ КРС забиваемых животных старше 30 месяцев, а также отделение мяса, поступающего в продажу, от костей и ряд других мер, препятствующих проникновению прионовых агентов в пищевые цепи людей и животных. Очевидно, что только развитие быстрых методов диагностики указанных возбудителей может отвечать поставленным задачам.

За последние 20 лет был разработан ряд методик для диагностики ТГЭ, и все они, за редким исключением, рассчитаны на постмортальное исследование мозга.

Основными методами диагностики данной патологии остаются различные варианты иммунологического анализа, а именно: иммуногистохимическое (ИГХ) выявление аномальной формы приона на срезах тканей мозга, вестерн-блот и выявление фибриллярных структур ГЭ КРС, аналогичных скрепи-ассоциированным фибриллам [50]. Во всех методиках принципиально выявление изоформы PrPd как единственного маркера болезни.

Гистологические исследования позволяют идентифицировать морфологические изменения, связанные собственно с «губкообразностью» дегенеративных повреждений ткани мозга на конечных стадиях заболевания. Использование данного метода основано на выявлении вакуолизации нейронов, развитии спонгиоформных изменений, деградации клеток глии и реактивации астроцитов [28, 64, 65, 67]. Однако обнаруживаемые патоморфологические изменения сильно различаются по интенсивности и анатомической локализации как среди различных видов животных, так и у людей [24, 28, 55]. Эти данные недостаточны, так как аналогичная картина иногда наблюдается при процессах аутолиза [38].

Иммуногистохимическое определение на срезах тканей стало повсеместным, обязательным подтверждающим тестом [22, 23, 38, 39, 56, 59]. Однако следует учитывать, что моноклональные и поликлональные антитела могут реагировать как с аномальной формой приона PrPd, так и с нормальным клеточным белком PrPC. В связи с этим все иммунотесты должны включать стадию избирательной элиминации PrPC. Известно, что нормальный клеточный прионовый белок чувствителен к формалиновой фиксации и деградирует при подготовке образцов для гистохимической реакции [37], а эпитопы аномальной формы PrPd в этих же образцах демаскируются при обработке кислотой, протеолитическими ферментами и нагревании [23, 29, 33]. Данный феномен элиминации иммунореактивности нормального белка и увеличения уровня детекции PrPd используется при мониторинге ТГЭ-инфицированных животных методом ИГХ. Кроме того, ИГХ позволяет наблюдать накопление патогенных прионов в конкретных клетках и тканях. Использование моноклональных антител (МАТ), специфичных к одному эпитопу приона, может приводить к ложноотрицательной реакции, поэтому задачей диагностики ТГЭ является получение панели новых анти-PrP МАТ.

Хотя ИГХ является референс-методом диагностики ТГЭ во многих странах, включая Россию и США, принято считать, что биопроба на мышах наиболее достоверна. До настоящего времени для ТГЭ единственным надежным методом определения инфекционности остается биопроба на лабораторных животных (мыши, хомячки). Однако чувствительность данного метода зависит от межвидовых барьеров донора патогенного приона и реципиентного животного. Более того, длительность анализа (60—80 дней) делает его неэффективным для широкомасштабных эпидемиологических исследований или рутинного анализа туш животных, идущих на переработку для продуктов питания.

Заслуживают внимания работы по выявлению развивающихся во времени патологических изменений в органах и тканях животных, инфицированных алиментарно гомогенатом мозга ГЭ КРС. Уже через 6 месяцев после экспериментального заражения коров инфекционность выявляли в первую очередь в слепой кишке и стенках интестинального тракта, содержащего пейеровы бляшки. Первые клинические признаки болезни проявились только через 35 месяцев, а инфекционную форму приона PrPd удалось обнаружить в центральной нервной системе через 32 месяца [26]. Однако и в этих случаях исследованию подвергались ткани мозга убитых животных.

В последние годы разработан ряд так называемых «ускоренных» иммунологических тестов для выявления PrPd [5, 25, 35, 54], перспективных для постмортальной идентификации возбудителя «коровьего бешенства». Три теста из многих заявленных разработаны на основе иммуноферментного анализа (ИФА) и показали высокую чувствительность и специфичность при выявлении ГЭ КРС на клинической стадии развития болезни у животных.

В настоящее время получено и охарактеризовано более 100 моноклональных антител, взаимодействующих как с синтетическими пептидами PrP и рекомбинантным белком человека, так и со скрепи-ассоциированными фибриллами (САФ, агрегатная форма патогенного приона) [33, 43]. Исследователям удалось разработать «сэндвич»-вариант ИФА, позволяющий выявлять патогенный прион в мозговых экстрактах человека, овцы, мыши, хомячка и крупного рогатого скота. Использование нового фермента — ацетилхолинэстеразы для конъюгата с моноклональными анти-PrP антителами позволило достичь уникальной чувствительности данного варианта ИФА (50 пикограмм в 1 мл или 0,25 фемтомолей — 1015 прионового белка) и применять тест для количественной оценки PrPd. J.Safar et al. впервые доложили об уникальной способности фосфотунгстата селективно связывать аномальную форму приона золотистого хомячка [54]. Данный подход был использован для выявления PrPd у людей с нвБКЯ [61] и у овец, инфицированных скрепи [43, 44]. Оригинальный метод, сводящий к минимуму ошибки при выявлении аномальной формы прионов, был предложен K.F.Winklhofer et al. [69], использовавшими свойство PrPd формировать нерастворимые, высокомолекулярные агрегаты молекул, которые можно селективно задержать и сконцентрировать на фильтрах, таких как нитроцеллюлозные или ацетатцеллюлозные мембраны. Высокочувствительный и простой метод, исключающий обязательную длительную процедуру предобработки образцов протеиназой К и SDS-электрофореза — иммуноблота, позволил надежно выявлять прионы в 15 мкг/мл исходного гомогената мозга овец, инфицированного скрепи, ГЭ КРС уже в доклинической стадии [61].

На сегодняшний день для выявления прионов стандартизованы несколько методов:

1.      Автоматизированный метод DELFIA (Dissociation Enhanced Lauthanide Fluoro Immuno Assay). Особенность его состоит в использовании АТ, меченных европием. Время детекции — меньше 24 часов.

2.      Тест фирмы “Prionics”. Он базируется на вестерн-блоте, определяющем PrPsc с помощью АТ 6H4. Время детекции — 7—8 часов.

3.      Ирландская система Enfer. Для детекции антигена используют метод ELISA, поликлональные АТ с последующим усилением хемилюминесцентным реагентом. Время детекции — меньше 4 часов.

4.      Французская тест-система CEA-BIO RAD, самая чувствительная среди вышеназванных.

Кроме методов диагностики, основанных на реакции антиген — антитело, предложены другие оригинальные подходы. В настоящее время разрабатывается и проходит апробацию метод, по своему принципу напоминающий полимеразную цепную реакцию. Он основан на инициации конверсии PrPC в PrPSc в смеси нормального и потенциально зараженного мозга с помощью циклической обработки материала ультразвуком [15].

В настоящее время основные усилия исследователей ТГЭ по-прежнему направлены на разработку прижизненного метода диагностики прионных инфекций. Исследование, продемонстрировавшее заражение здоровой овцы патогенной формой приона при переливании крови от инфицированных ГЭ КРС и скрепи доноров, показало, что создание теста ТГЭ по обнаружению возбудителя в биологических жидкостях животных, а следовательно, и человека возможно [32].

Впервые прижизненный (преклинический) тест для выявления патогенного прионного белка скрепи в периферической лимфоидной ткани был разработан на основе ИГХ [44]. Этот уникальный тест выявляет PrPSc в лимфоидном органе инфицированной овцы за месяцы или годы до появления первых клинических признаков болезни [40]. Внедрение данного метода позволяет осуществлять мониторинг скрепи среди поголовья живых овец и отбирать клинически здоровых взрослых особей для племенных целей.

Разработка других сверхчувствительных преклинических методов анализа и концентрации прионовых молекул в образцах остается приоритетной задачей диагностики ТГЭ. Так, используя метод конфокальной двухцветной флуоресцентной спектроскопии, удалось обнаружить инфекционную форму приона в цереброспинальной жидкости, т. е. сделать шаг к прижизненной диагностике ТГЭ [5]. В этой диагностической системе авторами была достигнута чувствительность в 2 пМ, что в пересчете на агрегатную концентрацию прионов составило 2 фемтомоля PrPd и на порядки превысило чувствительность вестерн-блота. Предприняты попытки использовать возможности сканирующей зондовой микроскопии к дифференциальной детекции конформационных изоформ молекулы приона, так называемых PrPC/PrPd-конформеров [51]. Используя методы атомно-силовой микроскопии, авторами были получены «образцы» фрагмента молекулы прионового белка (PrP27—30), представляющие собой дискретные, сравнительно единообразно сформированные эллипсоидные частицы. Данный подход при всей его сложности позволяет получать уникальную информацию о структурных различиях конформационных вариантов молекулы приона, ранее по аналогии с вирусами и бактериями называемых «штаммами» и различающимися по инкубационному периоду и зонам преимущественного накопления в мозге животных.

Таким образом, результаты последних работ, посвященных количественному определению нормальной формы прионового белка и его патогенной изоформы в диссоциированных лимфоузлах и периферических лимфоцитах крови овец, инфицированных скрепи, свидетельствуют о том, что уровень чувствительности подобного теста ТГЭ должен соответствовать нескольким атоммолям. По нашему мнению, на современном этапе перспективными для разработки преклинической диагностики прионных инфекций являются современные методы протеомики и нанотехнологий, включая сканирующую зондовую и атомно-силовую микроскопию.

Литература

1.      Полещук Н.Н., Капитулец С.П., Капитулец Н. Н. и др. // Бюлл. эксперим. биологии и медицины. — 1993. — № 10. — С. 409—412.

2.      Полещук Н.Н., Капитулец С.П., Илькевич Ю.Г., Квачева З.Б. // Лабор. дело. — 1991. — № 4. — С. 42—44.

3.      Полещук Н.Н., Илькевич Ю.Г., Капитулец С.П. и др. // Вопросы вирусологии. — 1991. — Т. 37, № 1. — C. 37—40.

4.      Aldhous P. // Nature. — 1990. — V. 345. — P. 194—195.

5.      Bieschke J. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. — 2000. — V. 97. — P. 5468—5473.

6.      Bolton D.C., McKinley M.P., Prusiner S.B. // Science. — 1982. — V. 218. — P. 1309—1311.

7.      Bons N. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. — 1999. — V. 96. — P. 4046—4051.

8.      Brown P. // Transfusion. — 2001. — V. 41, N 4. — P. 433—436.

9.      Brown P. // Dev. Biol. Stand. — 1998. — V. 93. — P. 73—78.

10.     Brown P. // Semin. Hematol. — 2001. — V. 38, N 4 (Suppl. 9). — P. 2—6.

11.     Brown P., Cervenakova L., Diringer H. // J. Lab. Clin. Med. — 2001. — V. 137, N 1. — P. 5—13.

12.     Brown P., Cervenakova L., McShane L.M. et al. // Transfusion. — 1999. — V. 39, N 11—12. — P. 1169—1178.

13.     Caughey B.W., Dong A., Bhat K.S. et al. // Biochemistry. — 1991. — V. 30. — P. 7672—7680.

14.     Caughey B.W., Raymond G.J. // J. Biol. Chem. — 1991. — V. 266. — P. 18217—18223.

15.     Cashman N.R. // CMAJ. — 1997. — V. 157, N 10. — P. 1381—1385.

16.     Cervenakova L. // Transfus. Clin. Biol. — 2001. — V. 8, N 3 — P. 260.

17.     Cervenakova L., Brown P., Hammond D.J. et al. // Haemophilia. — 2002. — V. 8, N 2. — P. 63—75.

18.     Coulthart M.B., Cashman N.R. // CMAJ. — 2001. — V. 165, N 1. — P. 51—58.

19.     Dodelet V., Ricketts M., Cashman N.R. // CMAJ. — 1996. — V. 155, N 5. — P. 549—551.

20.     Drohan W.N., Cervenakova L. // Tromb. Haemost. — 1999. — V. 82, N 2. — P. 486—493.

21.     Edenhofer F., Rieger R., Famulok M. et al. // J. Virol. — 1996. — V. 70, N 7. — P. 4724—4728.

22.     Farquhar C. F., Somerville R. A., Ritchie L. A. // J. Virol. Methods. — 1989. — V. 24. — P. 215—222.

23.     Foster J. D., Wilson M., Hunter N. // Vet. Rec. — 1996. — V. 139. — P. 512—515.

24.     Fraser H. // Brit. Med. Bull. — 1993. — V. 49. — P. 792—809.

25.     Grassi J. et al. // Transfus. Clin. Biol. — 2003. — V. 10, N 1. — P. 19—22.

26.     Grassi J. et al. // Vet. Rec. — 2001. — V. 10. — P. 577—582.

27.     Guiroy D.C., Williams E.S., Yanagihara R., Gajdusek D.C. // Neurosci. Lett. — 1991. — V. 126. — P. 195—198.

28.     Hadlow W. J. // Bovine spongiform encephalopathy. The BSE dilemma. —N.Y.: Springer, 1996. — P. 122—137.

29.     Haritani M., Spencer Y. I., Wells G. A. H. // Acta Neuropathol. — 1992. — V. 87. — P. 86—90.

30.     Herrmann L. M., Baszler T. V., Knowles D. P. et al. // Clin. Diagn. Lab. Immunol. — 2002. — V. 9. — P. 499—502.

31.     Herrmann L. M., Dawis W. C., Knowles D. P. et al. // Haematologica. — 2002. — V. 86. — P. 146—153.

32.     Houston F., Foster J.D., Chong A. et al. // Lancet. — 2000. — V. 356. — P. 999—1000.

33.     Kitamoto T., Ogomori K., Tateishi J., Prusiner S. B. // Lab. Invest. — 1987. — V. 57. — P. 230—236.

34.     Kocisko D.A., Come J.H., Priola S.A. et al. // Nature. — 1994. — V.370. — P. 471—474.

35.     Korth C., Stierli B., Streit P. et al. // Nature. — 1997. — V. 390. — P. 74—77.

36.     Lasmezas C.I., Weiss S. // Microbial Foodborne diseases: mechanisms of pathogenesis and toxin synthesis. — Lancaster, PA (USA): Techn. Publishing Co., 2000.

37.     McBride P. A., Eickelenboom P., Kraal G. et al. // J. Pathol. — 1992. — V. 168 — P. 413—418.

38.     Miller J. M., Jenny A. L., Taylor W. D. et al. // J. Vet. Diagn. Invest. — 1994. — V. 6. — P. 366—368.

39.     Miller J. M., Jenny A. L., Taylor W. D. et al. // J. Vet. Diagn. Invest. — 1993. — V. 5. — P. 309—316.

40.     O’Rourke K. I., Baszler T. V., Besser T. E. et al. //J. Clin. Microbiol. — 2000. — V. 38. — P. 3254—3259.

41.     O’Rourke K. I., Besser T. E., Miller M. W. et al. // J. Gen. Virol. — 1999. — V.80. — P. 2765—2679.

42.     O’Rourke K. I., Holyoak G. R., Clark W. W. et al. // J. Gen. Virol. — 1997. — V.78. — P. 975—978.

43.     O’Rourke K. I., Melco R. P., Mickelson J. R. // Anim. Biotech. — 1996. — V. 7. — P. 155—162.

44.     O’Rourke K. I., Baszler T. V., Miller J. M. et al. // J. Clin. Microbiol. — 1998. — V. 36. — P. 1750—1755.

45.     O’Rourke K. I., Baszler T. V., Parish S. M., Knowles D. P. // Vet. Rec. — 1998. — V. 142. — P. 489—491.

46.     Prusiner S.B. // Science. — 1982. — V. 16. — P. 136—144.

47.     Prusiner S.B. // Science. — 1991. — V. 252. — P. 1515—1522.

48.     Prusiner S.B. // Proc. Natl. Acad. Sci.USA. — 1994. — V. 91. — P. 4611—4614.

49.     Prusiner S.B. // TIBS. — 1996. — P. 482—487.

50.     Prusiner S. B. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. — 1998. — V. 95. — P. 13363—13383.

51.     Qin K., Yang D.S., Yang Y. et al. // J. Biol. Chem. — 2000. — V. 275. — P. 19121—19126.

52.     Raymond G.J. et al. // Nature. — 1997. — V. 388. — P. 285—288.

53.     Report of a WHO Consultation on Medicinal and other Products in Relation to Human and Animal Transmissible Spongiform Encephalopathies. Geneva, Switzerland, 24—26 March, 1997.

54.     Safar J., Wille H., Itri V. et al. // Nature. — 1998. — V. 4. — P. 1157—1165.

55.     Sigurdson C. J., Williams E. S., Miller M. W. et al. // J. Gen. Virol. — 1999. — V. 80. — P. 2757—2764.

56.     Stack M.J., Scott A.C., Done S.H., Dawson M. // Res. Vet. Sci. — 1993. — V. 55. — P. 173—178.

57.     Tuo W., O’Rourke K. I., Zhuang D. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. — 2002. — V. 99. — P. 6310—6315.

58.     Tuo W., Zhuang D., Knowles D. P. et al. // J. Biol. Chem. — 2001. — V. 276. — P. 18229—18234.

59.     Van Keulen L. J. M., Schreuder B. E. C., Meloen R. H. et al. // Vet. Pathol. — 1995. — V. 32. — P. 299—308.

60.     Vilette D., Andreoletti O., Archer F. et al. // Proc. Natl. Acad. Sci. USA. — 2001. — V. 98. — P. 4055—4059.

61.     Wadsworth J.D.F, Joiner S., Hill A.F. et al. // Lancet. — 2001. — V. 358. — P. 171—180.

62.     Weissmann C. // Curr. Biol. — 1996. — V. 6. — P. 1359.

63.     Wells G. A. H., Scott A. C., Johnson C. T. et al. // Vet. Rec. — 1987. — V. 21. — P. 419—420.

64.     Wells G.A.H., McGill I. S. // Res. Vet. Sci. — 1992. — V. 53. — P. 1—10.

65.     Wells G.A.H., Simmons M. M. // Neuropathol. Appl. Neurobiol. — 1996. — V. 22. — P. 453.

66.     Will R.G., Ironside J.W., Zeidler M. et al. // Lancet. — 1996. — V. 347. — P. 921—925.

67.     Williams E. S., Young S. // J. Wild. Dis. — 1980. — V. 16. — P. 89—98.

68.     Williams E. S., Young S. // Rev. Sci. Tech. OIE. — 1982. — V. 11. — P. 551—567.