Герпетическая инфекция — это группа антропонозных инфекционных заболеваний, вызываемых вирусами герпеса человека и протекающих с поражением центральной нервной системы (энцефалиты, менингоэнцефалиты, энцефаломиелиты), глаз (кератит, увеит), печени (гепатит новорожденных и взрослых), слизистых оболочек (стоматит, афтозные язвы, поражение гениталий) и кожных покровов (экзема, везикулярные высыпания) [22]. В настоящее время выделяют 8 типов вируса, способных вызывать заболевание у человека [13].

Наиболее тяжело протекают герпетические поражения ЦНС. По данным ВОЗ, болезни, обусловленные вирусом простого герпеса (ВПГ), занимают второе место (15,8%) после гриппа (35,8%) как причина смерти от вирусных инфекций [11]. Анализ данных литературы последних лет свидетельствует о том, что подавляющая часть спорадических острых вирусных энцефалитов имеет герпетическую этиологию [6, 7]. Так, по данным M. Koskiniemi et al. [35], в Финляндии ВПГ занял место вируса клещевого энцефалита в списке основных причин острых энцефалитов.

Протекая в преобладающем большинстве случаев как острый некротический энцефалит, в обширной структуре нейроинфекций герпес занимает особое место по тяжести клинических проявлений и неблагоприятному прогнозу в связи с высокой летальностью и инвалидизацией переболевших [26, 32]. Так, К.Г. Уманский и соавт. с 1976 по 1981 г., т.е. до начала применения препарата ацикловир, наблюдали 25 больных в возрасте 21—30 и 51—60 лет. Начало заболевания у большинства из них соответствовало клинике острого респираторного заболевания, протекающего с лихорадкой разной степени выраженности и умеренными головными болями. На этом фоне на 3—7-й день отмечался подъем температуры (нередко до 40°С) с отчетливым усилением симптомов общей интоксикации. В момент повышения температуры появлялись первые признаки поражения нервной системы в виде разной глубины нарушений сознания со спутанностью и дезориентацией. Почти одновременно или вслед за этим в течение 1—2 суток возникали нарушения психики (негативизм, безотчетная тревога, страх, иногда бред, галлюцинации, псевдоделириозный синдром). В этот же период в разной степени выраженности обнаруживались признаки очагового поражения головного мозга с преобладанием нарушения корковых функций в виде афатических расстройств, апраксии, алексии, акалькулии, нередко сочетавшихся с рефлекторными асимметриями по гемитипу, реже с центральным гемипарезом, появлением патологических знаков. Общее состояние больных в этот период было крайне тяжелым и усугублялось резко выраженной внутричерепной гипертензией, симптомами отека мозга со вторичными стволовыми нарушениями.

Нередко эпилептические припадки были первыми признаками поражения ЦНС [21]. По данным Е.П. Деконенко [4], наиболее частым неврологическим проявлением острого герпетического энцефалита (ОГЭ) было нарушение сознания — у 49 (94%) обследованных им больных: у 24 (46%) оно достигало степени комы, у 7 (13%) — сопора, у 18 (35%) — оглушения. Психические расстройства, прежде всего интеллектуально-мнестические, были выявлены у 27 (52%) больных, причем у 8 заболевание началось именно с них, и лишь в последующем к ним присоединилась неврологическая симптоматика. Генерализованные тонико-клонические припадки отмечались у 25 (48%) больных, а у 6 заболевание дебютировало судорожным синдромом. У 12 больных были повторные эпилептические припадки, у 7 — эпилептический статус. В 63% случаев наблюдались центральные параличи и парезы. У 83% больных были выявлены менингеальные симптомы, частота которых отражает точку зрения Р.М.Бикбулатова и соавт. [2], что ОГЭ может протекать как герпетический менингоэнцефалит, при котором воспалительные пролиферативные изменения ткани мозга могут даже преобладать над некротическими.

Это соответствует данным И.И. Протаса [18], который показал, что при ОГЭ наиболее представительной оказалась менингоэнцефалитическая форма (53,8% больных). Как и в исследованиях других авторов [2, 21], здесь на фоне головной боли и лихорадки отмечались ригидность затылочных мышц и симптом Кернига. Однако очаговая неврологическая симптоматика была неярко выраженной: анизокория, легкая недостаточность VII и XII пар черепных нервов (ЧН) по центральному типу, диффузное повышение сухожильных рефлексов, преходящие геми- и тетрапарезы; санация цереброспинальной жидкости (ЦСЖ) наступала к 25—30-му дню пребывания в стационаре. Чаще наблюдались больные с развитием комы, генерализованными судорогами, межъядерной офтальмоплегией и глубокими гемипарезами. Второй по частоте была энцефалитическая форма (33,3%), причем в периоде формирования очагового поражения головного мозга клинические проявления почти всегда заставляли дифференцировать эту форму с опухолями головного мозга. При псевдотуморозном симптоме преобладали афатические расстройства и пирамидные гемипарезы.

Пик заболевания приходился на 8—10-й день в связи с развитием отека, набухания вещества мозга и признаками вторичных стволовых нарушений. Кроме этого, при энцефалитической форме имел место панэнцефалитический и стволовой синдромы. Для первого были характерны внезапное развитие комы, серия генерализованных клонико-тонических судорог и неадекватное поведение с прогрессированием общемозговых нарушений в течение 5—10 дней. Неврологические проявления у больных с синдромом ствола мозга определялись уровнем развития патологического процесса. Поражались ядра глазодвигательных нервов, отводящего и лицевого нерва с вовлечением заднего продольного пучка, наблюдались горизонтальный нистагм и динамическая атаксия на стороне пареза. Чаще проявлялась картина трех альтернирующих симптомов: Вебера, Фовилля, Авеллиса. Как отмечают С.А. Дракина и соавт. [8], в таких случаях приходилось исключать объемные образования мозга. Распространение инфекционного процесса могло иметь место в восходящем и нисходящем направлениях по типу “масляного пятна”. Характер и последовательность вовлечения в процесс ядер мозгового ствола весьма разнообразны. Более частым было поражение ядер IX, X пар ЧН. Имели место поражения кортикоспинальных путей, причем у большинства в виде гемипарезов с изменением мышечного тонуса, наличием патологических стопных рефлексов. Контралатеральность гемипарезов по отношению к локализации пораженных ядер ЧН у ряда больных указывала на преимущественное вовлечение в процесс кортикоспинального пути на различных уровнях ствола. Однако у большинства пациентов гемипарезы развились на фоне двусторонней пирамидной недостаточности.

При ОГЭ может иметь место и энцефаломиелитическая форма инфекции, которая протекает с оптикомиелитическим или менингомиелитическим синдромами [16,17]. Для оптикомиелитического синдрома характерно первичное поражение зрительного нерва (ретробульбарный неврит) с частым развитием нижней параплегии. Для менингомиелита была характерна картина диссеминированного миелита. Парезы, возникающие при этом, сопровождались проводниковыми нарушениями чувствительности и тазовыми расстройствами. Отмечался дистальный тип расстройства чувствительности с выпадением ахилловых и коленных рефлексов, что указывало на смешанный характер поражения.

Ряд авторов считает целесообразным выделять стадии и типы течения ОГЭ. Так, K. Feldenhauer и K. Ackermann [31] отмечают, что первую фазу заболевания можно характеризовать как лихорадочно-менингеальную, когда выражены головная боль, лихорадка и рвота. Длительность ее — 2—4 дня. II фаза — локально-энцефалитическая, длительностью до 7 дней и более; для нее характерны фокальные либо генерализованные судороги и нарушение сознания. В III фазе прогрессирует нарушение сознания (сопор, кома), развиваются гемипарезы. IV фаза — выздоровление, когда происходит угасание общемозговых и очаговых неврологических нарушений. Другие исследователи выделяют стадию начальных проявлений, где доминирует общеинфекционная симптоматика; развернутую стадию (5—15 дней от начала заболевания), где выражены нарушения сознания, клонико-тонические судороги и респираторные расстройства (иногда эта стадия могла начинаться инсультообразно); стадию ранней реконвалесценции, или стабилизации; восстановительную стадию и стадию резидуальных состояний, которая уже не связана с инфекционным процессом и рассматривается как период адаптации к дефекту [18].

Важным этапом в изучении ОГЭ стали исследования механизмов взаимодействия организма и ВПГ на молекулярном уровне, что позволило к 1983 г. разработать ряд эффективных противовирусных препаратов из группы ацикловира (зовиракс, виролекс, мецовир и др.), избирательно блокирующих синтез ДНК вируса за счет взаимодействия с ВПГ-индуцированной тимидинкиназой. Применение этой группы специфических противогерпетических препаратов совместно с противогерпетическим гамма-глобулином позволило к 2000 г. снизить летальность до 23—30% по сравнению с 75—80% до использования ацикловира и его аналогов [36].

Вместе с тем снижение летальности позволило наблюдать значительный полиморфизм клинических проявлений, типов течения и последствий герпетических поражений ЦНС, что открыло новые подходы к изучению проблемы. Отражением этого было несколько публикаций в конце 1990-х годов зарубежных авторов, которые высказывали точку зрения о целесообразности наряду с острой формой герпетических поражений выделять хронические варианты течения этой инфекции ЦНС [33, 39]. Однако значительно раньше, в 1975 г., М. Б. Цукер, описывая энцефалиты, ассоциированные с ВПГ, отметила, что “возможно, мы недооцениваем частоту герпетического энцефалита в связи с трудностями диагностики и новизной вопроса. Герпетический энцефалит не всегда протекает как некротический, он может вызывать и менее грубые патоморфологические изменения”. Автор выделяла несколько форм течения заболевания: острую, с быстро наступающим летальным исходом; пролонгированную, с прогрессирующим течением, и форму, протекающую как объемный процесс (псевдотуморозную) с симптоматикой височного абсцесса [26].

Тем не менее долгие годы термин “некротический энцефалит” был синонимом ОГЭ [29], хотя в 1980 г. М.Лонгсон и А.Бейли, характеризуя герпетические заболевания ЦНС, указывали, что теоретически они могут быть представлены одной из пяти различных клинических форм: а) малой, или субклинической, формой инфекции, которая со временем может привести к хроническому нервному заболеванию; б) герпетическим менингитом; в) слабо выраженным диффузным энцефалитом; г) тяжелым диффузным менингоэнцефалитом; д) локальным энцефалитом с плохим прогнозом или так называемым герпетическим энцефалитом нейрохирургического типа [12].

Р.М.Бикбулатов с соавт. [2] также предлагали разделить ОГЭ на два типа: 1) скоротечную диссеминированную инфекцию новорожденных и детей младшего возраста; 2) локализованную инфекцию ЦНС у детей старшего возраста и взрослых. Причем в последнем случае авторы наблюдали воспалительные пролиферативные изменения и впервые сделали заключение, что они могут преобладать над некротическими.

Е.П. Деконенко с соавт., анализируя случаи ОГЭ, условно разделяют их на три группы: в 1-ю вошли больные с выраженной клинической картиной менингоэнцефалита и типичным для ОГЭ течением болезни; во 2-ю — больные с атипичным течением; в 3-ю — с герпетическим менингитом [5, 7]. У больных 2-й группы имело место подострое развитие заболевания со своеобразным синдромом кожевниковской эпилепсии или псевдотуморозным течением, причем в ЦСЖ были обнаружены атипичные опухолевидные клетки. Касаясь возрастных особенностей ОГЭ, авторы указывают на увеличение частоты заболеваний в двух группах: между 5-ю и 30-ю годами и у лиц старше 50 лет. При этом авторы приходят к заключению, что у детей и лиц молодого возраста ОГЭ может быть следствием первичной инфекции; у другой части больных он развивается в результате реактивации латентной инфекции. Последняя точка зрения разделяется и другими исследователями. Так, R. Whitley считает, что необходимо различать поражения ЦНС у новорожденных, детей старшего возраста и взрослых, поскольку у последних речь чаще всего может идти об эндогенном реинфицировании [41].

Анализ цитируемых выше исследований, посвященных ОГЭ, показывает, что четыре последние формы, выделяемые М. Лонгсоном и А. Бейли, практически изучены, и мы уже имеем достаточно полное представление об острых герпетических поражениях ЦНС. Что же касается хронических герпетических энцефалитов, то на сегодняшний день эта проблема фактически не исследована [12].

Здесь следует подчеркнуть, что в случае хронической герпетической инфекции ЦНС речь не идет о переходе ОГЭ в хронический процесс. По данным ряда исследователей, у больных, выживших после ОГЭ, имел место определенный уровень инвалидизации, однако не было отмечено перехода заболевания в прогрессирующую форму. Так, L.Wilson в результате катамнестического обследования пациентов, перенесших ОГЭ в сроки от 5 до 33 месяцев, установил, что проявления органического дефекта были незначительными, кроме того, отмечалась тенденция к уменьшению с течением времени признаков органической недостаточности [42]. Аналогичные данные получены и другими авторами при сроках катамнеза от 7 до 19 месяцев, когда лишь у одной пациентки были выявлены депрессия и легкие двигательные нарушения [38].

В русскоязычной литературе хронический тип течения ВПГ-инфекции в клинике и эксперименте был впервые описан И.Ф.Баринским и А.К.Шубладзе [1]. ВПГ, выделенный от больной, при последующем заражении мышей не вызывал некротических поражений. Развивались дегенеративные поражения пирамидных клеток аммонова рога, что проявлялось выпадением и оксифилией ядер, а также вакуолизацией цитоплазмы. Необходимо заметить, что ряд исследователей, изучающих проблему патогенеза вирусных инфекций, склоняется к мысли, что хроническая форма представляет собой наиболее общий вид взаимодействия вируса и организма, а само существование вирулентных вирусов, способных разрушать пораженные ими клетки, является биологическим парадоксом. Эта точка зрения развивалась известными вирусологами, в том числе В.М.Ждановым и В.И. Гавриловым, которые полагали, что развитие хронических форм нейроинфекции определяется активацией лишь отдельных участков вирусного генома, интегрированного в ДНК клетки-хозяина, или репродукцией слабо патогенных, дефектных штаммов вируса, не разрушающих клетку [9, 20, 30, 40].

По-видимому, все это находит отражение в тенденции к хронизации целого ряда инфекций, что, как отмечает В.И.Покровский, особенно четко выявляется в последние годы [15]. Тем не менее описанию первично хронических форм ГЭ посвящены лишь единичные сообщения. Анализ этих публикаций показывает, что в клинической картине преобладают интеллектуально-мнестическое снижение, изолированная амнезия без очаговых неврологических нарушений, которые часто сопровождаются судорожным синдромом или миоклонией. В нескольких случаях наблюдалось рецидивирующее течение, однако авторы не связывают это с активацией высокопатогенных штаммов, а полагают, что протекает аутоиммунный процесс, связанный с макрофагальной реакцией на вирусные белки. Важно отметить, что только в одном случае хронический герпетический энцефалит (ХГЭ) развился через 12 лет после перенесенного ОГЭ, тогда как в остальных публикациях, посвященных ХГЭ у взрослых и детей, не было отмечено предшествующего острого периода, позволяющего говорить об ОГЭ [27, 34].

Занимаясь изучением герпетических поражений ЦНС в течение последних 16 лет, мы также обратили внимание на то, что наряду с типичным ОГЭ стали встречаться больные с подострым либо постепенным началом и прогрессирующим заболеванием, у которых был обнаружен антиген ВПГ, высокие титры специфических иммуноглобулинов в ЦСЖ и сыворотке крови или же роль ВПГ-инфекции подтверждалась при постановке ПЦР. Клиническое изучение 52 верифицированных случаев с подострым или постепенным началом заболевания позволило установить, что неврологические проявления наступали лишь через несколько месяцев и даже после преморбидной симптоматики, где доминировали когнитивные нарушения со снижением памяти и утерей профессиональных навыков. Реже в течение нескольких месяцев беспокоили головные боли, головокружения, повышения температуры, затруднения речи и глотания, судорожный синдром. Такой тип развития патологического процесса, не сопровождающегося общеинфекционными проявлениями, не был типичным для ОГЭ, и это позволило при дальнейшем анализе рассматривать вышеописанную группу больных как переносящих первичную хроническую герпетическую инфекцию ЦНС.

Развитие в последующем диффузных и очаговых неврологических нарушений указывало на преимущественное поражение головного мозга. Это обстоятельство с учетом постепенного их нарастания и вирусологических данных позволило рассматривать заболевание в качестве ХГЭ. У большинства анализируемых нами больных, учитывая длительность продромального периода, к моменту госпитализации имела место развернутая стадия заболевания. Здесь, как и в продромальном периоде, самыми значительными были когнитивные нарушения. Продуктивные расстройства наблюдались редко и не носили систематизированного характера. Наиболее характерной была выраженная амнезия, особенно на ближайшие события. Среди неврологических проявлений частыми были признаки орального автоматизма, судорожные припадки с потерей сознания, симптомы, указывающие на поражения подкорковых структур, парезы глазодвигательных нервов. Почти у половины больных этому сопутствовали двигательные нарушения (геми-, пара- и тетрапарезы), которые обычно развивались после судорожных припадков. Реже наблюдались расстройства чувствительности, протекающие по проводниковому типу, и менингеальные симптомы. При КТ-исследовании чаще всего выявлялось расширение субарахноидальных пространств и желудочков мозга с признаками внутренней гидроцефалии, сглаженности борозд конвекса и атрофии коры мозга.

Исходя из преимущественного поражения различных уровней цереброспинальной оси, степени вовлечения в процесс мозговых оболочек и данных нейровизуализационных исследований в развернутой стадии ХГЭ можно выделить ряд клинических форм и синдромов заболевания. Клиническим ядром ХГЭ была энцефалитическая форма (57,6%) с синдромами прогрессирующей деменции (21,2%), прогрессирующей эпилепсии (11,5%), акинетико-ригидным и стволовым (соответственно 13,5% и 11,5%). Менингоэнцефалитическая и энцефаломиелитическая формы встречались с одинаковой частотой (в 21,2% случаев). При последней форме доминировал восходящий тип поражений, а менингоэнцефалитическая форма ХГЭ иногда имела рецидивное течение.

Специфическая химиотерапия ХГЭ, начинаемая, как правило, только в развернутой стадии заболевания, была малоэффективной, и летальность достигала 80,7%. Смерть наступала через несколько месяцев либо лет, когда развивалась терминальная стадия с тотальной деменцией, генерализованными судорогами, тетрапарезами и нарушениями дыхания бульбарного или спинального типа.

Морфологическая картина при ХГЭ, в отличие от ОГЭ, характеризовалась минимизацией некротических изменений, в ней превалировали признаки продуктивного воспалительного процесса. При этом была выражена пролиферация микро- и макроглии, эндотелия сосудов микроциркуляторного русла, сопровождающаяся трансформацией ядер пораженных ВПГ клеток, что создавало картину клеточного полиморфизма, в ряде случаев сходную с неопластической. Нельзя не отметить того, что ВПГ-индуцированная трансформация клеток имела место и при ОГЭ, однако количество таких трансформированных клеток увеличивалось в 3 раза при ХГЭ и более чем в 4 раза при мультиформных глиобластомах, ассоциированных с ВПГ. При этом по мере увеличения количества трансформированных ядер снижалась и выраженность альтернативных воспалительных изменений [25]. Такое увеличение объема ядер при хронической инфекции трактуется как признак длительной персистенции вируса с низкой вирулентностью [14]. Кроме того, установленный нами полиморфизм, обусловленный трансформацией ядер клеток, подтверждает точку зрения о том, что по мере хронизации инфекции вирусы приобретают онкогенные свойства. Это сопровождается снижением их цитолитических свойств и увеличением цитопролиферативной активности [10].

Действительно, длительность начальных проявлений и развертывания клинической картины при ХГЭ, как и отсутствие стриарных некрозов, свидетельствовало об этиологической роли эндогенного реинфицирования персистирующим ВПГ с измененной патогенностью. Следует подчеркнуть, что механизмы снижения патогенности персистирующих штаммов ВПГ до настоящего времени окончательно не установлены. В то же время известно, что развитие воспалительного процесса сопровождается образованием большого количества гидролаз, в том числе и нуклеаз, а также адгезивных белков, подавляющих инфекционные свойства патогенов [23]. Проведенные нами экспериментальные исследования по изучению противовирусного действия эндонуклеаз позволили установить, что при взаимодействии с ВПГ-инфицированными клетками они образуют антивирусный макромолекулярный комплекс (АМК) с молекулярной массой 97 кДа. АМК подавлял репродукцию ВПГ и его цитолитическую активность. Это приводило к сохранности клеточного монослоя и давало возможность моделировать хроническую инфекцию in vitro. Кроме того, АМК стимулировал синтез РНК, что сопровождалось приростом «урожая» клеток, и это сближает его с действием ростовых факторов. По-видимому, активация синтеза РНК происходит и в ядрах инфицированных клеток при ХГЭ, что приводит к их увеличению, создавая картину клеточного полиморфизма, иногда сходную с неопластической трансформацией [24, 25].

Подтверждением такой точки зрения могут быть данные, полученные недавно C.Bolshoff [28] при исследовании ВПГ-8 в патогенезе саркомы Капоши, которая лишь условно относится к новообразованиям, поскольку пролиферирующие при этом веретенообразные клетки идентифицируются как неврогенные (шванновские), фибропластические или эндотелиальные элементы [19]. Автор полагает, что преобладание пролиферативных процессов, определяющих основной патоморфологический признак заболевания, свидетельствует о ведущей роли “латентных” белков, синтезирующихся в нерепликативной фазе инфекции за счет активации отдельных участков генома ВПГ. Выделенный при этом из ВПГ-содержащих веретенообразных клеток ростовой фактор — vesicular endothelial growth factor (VEG) — вызывал пролиферацию клеток эндотелия сосудов и обусловливал ангиогенез. Минимальная выраженность воспалительных и некротических изменений при ХГЭ свидетельствует о том, что АМК и VEG, выделенные из ВПГ-8 инфицированных клеток, обладая противовирусными свойствами, подавляют репликативную фазу размножения вируса. Имея такой механизм, вирус не только уходит от биологического парадокса, когда он разрушает пораженные им клетки, но в процессе хронизации создает условия для сохранения своего генома в латентном состоянии в жизнеспособных пролиферирующих клеточных элементах, высокий индекс пролиферации которых сближает их с неопластическим процессом.

Таким образом, представленные литературные и полученные нами клинические, морфологические и экспериментальные данные указывают на снижение инфекционных свойств вируса, что позволяет объяснить некоторые патогенетические механизмы формирования хронического патологического процесса при инфицировании клеток ЦНС персистирующим в организме ВПГ. Так, снижение цитопатогенных свойств вируса приводит к ограничению некротических поражений, а на первый план выступает продуктивный воспалительный процесс в виде выраженной пролиферации макро- и микроглии, а также эндотелия сосудов микроциркуляторного русла. Активация синтеза РНК в сохраняющихся инфицированных клетках проявляется полиморфизмом ядер нейронов, глиальных и эндотелиальных клеток. Такой тип патологического процесса вполне согласуется с постепенным нарастанием неврологической симптоматики, а преобладание когнитивных нарушений связано с вторичной гибелью нейронов коры. Анализируя патогенетические аспекты хронизации ВПГ-инфекции, следует иметь в виду, что патологический процесс может быть связан с активацией лишь отдельных участков ДНК-генома вируса. Об этом свидетельствуют последние сообщения о роли латентных мРНК транскриптов ВПГ [37]. При этом не происходит синтез полноценных вирионов и белков, обладающих антигенной активностью. Здесь речь может идти о геномных вирусных инфекциях, на существование которых ранее указывали В.М. Жданов и В.И. Гаврилов [9].

Многообразие клинических проявлений от ОГЭ до ХГЭ и злокачественных новообразований, ассоциированных с ВПГ, подтверждает точку зрения Европейского регионального бюро ВОЗ, что этот вирус будет определять будущее инфекционной патологии [3]. В пользу этого свидетельствует открытие в последнее время новых представителей семейства Herpesviridae, в частности упоминавшегося выше 8, а также 6 и 7 типов, ассоциированных с клеточной трансформацией, роль которых в патологии человека еще предстоит изучить.

Литература 

1.       Баринский И.Ф., Шубладзе А.К. Этиология хронических вирусных нейроинфекций. — М., 1984. — 168 с.

2.       Бикбулатов Р.М., Папилова Е.И., Полякова Т.Г., Демидова С.А. // Клин. медицина. — 1982. — №10. — C. 54—57.

3.       Гранитов В.М. Герпес-вирусная инфекция. — М.: Мед. книга, 2001. — 81 с.

4.       Деконенко Е.П. Вирусные энцефалиты: клиника и диагностика в остром и отдаленном периодах: Автореф. дис. ... д-ра мед. наук. — М., 1988.

5.       Деконенко Е.П., Мальцева Е.Н., Вавилов С.Б. и др. // Журнал невропатологии и психиатрии. — 1989. — №7. — С. 31—36.

6.       Деконенко Е.П., Куприянова Л.В., Рудометов Ю.П. и др. // Неврол. журнал. — 1998. — № 1. — С. 18—23.

7.       Деконенко Е.П., Лобов М.А., Идрисова Ж.Р. // Неврол. журнал. — 1999. — № 4. — С. 46—52.

8.       Дракина С.А., Протас И.И., Недзьведь М.К. и др. // Рос. мед. журнал. — 1992. — №2. — С. 56—60. 

9.       Жданов В.М., Гаврилов В.И. // Смешанные и хронические вирусные инфекции: Сб. трудов Ин-та вирусологии им. Д.И. Ивановского АМН СССР. — М., 1975. — С. 94—24.

10.     Засухина Г.Д. Репаративные механизмы клеток и проблемы окружающей среды. — М., 1979. — 183 с.

11.     Коломиец А.Г., Малевич Ю.К., Коломиец Н.Д. и др. Вирус простого герпеса и его роль в патологии человека. — Мн.: Наука и техника, 1986. — 262 с.

12.     Лонгсон М., Бейли А. // Герпетический энцефалит. Последние достижения в области клинической вирусологии. — М., 1980. — С. 11—31.

13.     Львов Н.Д., Мельников А.В. // Вопросы вирусологии. — 1999. — № 3. — С. 105—111. 

14.     Мусаева Л.С., Сахаров А.В., Завалишин И.А. // Нейроиммунология. — 2003. — № 2. — С. 101—102.

15.     Покровский В.И // Современное состояние проблемы эпидемиологии инфекционных заболеваний: Труды I съезда Рос. общества патологоанатомов. — М., 1996. — С. 1—9.

16.     Протас И.И., Коломиец А.Г., Гузов С.А. и др. // Журнал невропатологии и психиатрии. — 1988. — № 2. — С. 27—32.

17.     Протас И.И., Коломиец А.Г., Пономарева Е.Н. и др. // Клин. медицина. — 1989. — № 2. — С. 33—37.

18.     Протас И.И. Герпетический энцефалит (клиника, патогенез, терапия): Руководство для врачей. — Мн.: Met, 2000. — 175 с.

19.     Рытик П.Г., Хмара М.Е., Протас И.И. и др. // Клин. медицина. — 1992. — № 1. — C. 19—22.

20.     Тихоненко Т.И. // Журнал Всесоюз. хим. общества им. Д.И. Менделеева. — 1986. — № 3. — С. 286—291. 

21.     Уманский К.Г., Рудометов Ю.П., Деконенко Е.П. и др. // Журнал невропатологии и психиатрии. — 1983. — № 5. — С. 696—702.

22.     Хахалин Л.Н., Соловьева Е.В. // Клин. фармакология и терапия. — 1998. — № 7. — С. 1—10.

23.     Хитров Н.К. // Воспаление / Под ред. В.В. Серова, В.С. Паукова. — М.: Медицина, 1995. — С. 39—99.

24.     Хмара М.Е., Протас И.И. // Теория и практика медицины: Науч.-практ. ежегодник / Под ред. И.Б. Зеленкевича и Г.Г. Шанько. — Мн., 2000. — С. 116—118.

25.     Хмара М.Е., Недзьведь М.К. // Патогенетические механизмы и морфогенез герпетической инфекции ЦНС и некоторых нейроэктодермальных опухолей, ассоциированных с вирусом простого герпеса: М-лы съезда неврологов и нейрохирургов РБ. — Мн., 2002. — С. 246—248. 

26.     Цукер М.Б. Менингиты и энцефалиты у детей. — М., 1975. — 344 с.

27.     Asenbaner B., Mc Eutagart M., King M. et al. // Neuropediatries. — 1998. — V. 29. — P. 120—123.

28.     Boshoff C. // Nature. — 1988. — V. 391. — P. 24—25.

29.     Corey Z., Spear P.G. // New Engl. J. Med. — 1986. — V. 314. — P. 749—757.

30.     Dauenhauer S.A., Robinson R.A., O’Callahan D.S. // J. Gen. Virol. — 1982. — V. 60. — P. 1—14.

31.     Felgenhauer K., Ackermann K. // J. Neurol. — 1985. — V. 232. — P. 123—124.